Наверное, на других людей эта странная маска должна была производить жуткое впечатление, но мальчику почему-то она очень понравилась, и он улыбнулся милиционеру, не спуская, впрочем, пальца со спускового крючка.

И если бы кто-то в это мгновение посмотрел на них со стороны, он бы затруднился выбрать, что показалось ему более страшным: лицо, не выражающее никаких эмоций, или эта улыбка.

Но некому было смотреть и оценивать, потому что инкассатор, водитель и другой милиционер уже были мертвы, а на улице шел дождь, так что случайные прохожие только ускоряли шаг и старались не наступать на лужи, оберегая обувь, чулки и брюки.

Да и в банке еще не всполошились, словно и не слышали выстрелов.

А может, и вправду не слышали, ведь он стрелял, прислоняя ствол вплотную к потной плоти своих жертв.

Или все-таки слышали? И где-то уже визжит сиреной вызванная ими милицейская машина с подкреплением?

В то время патрули не слишком-то торопились, перегруженные вызовами и омраченные безнадежностью правого дела.

Но даже если сюда еще никто не спешил, все равно – время было дорого, и кому-то из двоих требовалось сделать первое движение. Только оба колебались и оттягивали неизбежное, пока милиционер – наверное, на правах старшего по возрасту и званию – не решился и не отвел пистолет.

Вообще-то это могло стоить ему жизни, но он совершенно не боялся. Жизнь давно уже казалась ему жестокой и бессмысленной штукой – так стоило ли страшиться с ней расстаться?

Что же касается мальчика, то он умел ценить подобные жесты, так что убивать милиционера не собирался. По крайней мере, не выяснив причины его отказа от борьбы.

– Ты думал, куда и как переправишь деньги? – спросил милиционер.

– Хата есть. Ехать не очень далеко. Собирался на этой машине и прокатиться.

– Водить умеешь?

– Умею.

– Ну так садись за руль. А я рядом, как и положено.

– А этих куда? – спросил мальчик, указывая на три трупа.

Но милиционер не отвечал – он уже тащил толстяка-инкассатора в машину, обхватив его руками, как собственную невесту.

Сам мальчик не собирался брать убитых с собой, но не мог не признать, что так безопаснее.

Только время на часах не думало замедлять свой ход, и секундная стрелка на циферблате казалась высунутым языком на насмешливой физиономии.

«А если выследят и догонят? – думал он, следя за этой кривлякой. – Если схватят? Вздор, попадаются только трусы, а я не трус. Да и не настолько сильны наши органы, чтобы так быстро отследить движение мирной инкассаторской машины, пока еще не объявленной в розыск. И вообще: их бы угоняли намного чаще, если бы люди не боялись бросить вызов закону. Да, именно так. Закон держится на слабости боящихся закона, а не на собственной силе. А мне бояться нечего!»

По дороге на родительскую дачу мальчик думал о мотивах милиционера.

Хотел ли тот поделить награбленное? Наверняка хотел. Но в таком случае какой процент ему причитается?

– Я сделал это не из-за денег, – сказал милиционер, словно прочитав мысли своего попутчика.

– А зачем тогда? – спросил тот.

– Ты мне понравился.

– Чем это?

– Ты сильный и с фантазией. Сила есть и у меня, но меньше твоей, а с фантазией совсем худо. Если мы будем держаться вместе, то многое сможем.

– Ты же в милиции работаешь, – напомнил мальчик, тоже сразу, без излишних церемоний назвав собеседника на ты.

– Я туда за этим и шел.

– За чем?

– За силой. За правом убивать.

Мальчик усмехнулся.

– Что за чушь? – сказал он. – Такое право невозможно получить по распределению, его можно заиметь только по собственной воле. Вырастить внутри себя самого.

– Вот поэтому я и решил быть с тобой.

– Но я еще ничего такого не решал.

– Твоя воля.

Мальчику становилось все веселее и веселее. Кто бы мог подумать, что судьба (нет, чушь, стоп: никакой судьбы не бывает), то есть, конечно, не судьба, а стечение обстоятельств (а это как-то сухо) и (вот именно – и) невероятное везение сведут его с таким полезным человеком.

Понятно, что, помимо прочего, мальчишке льстило признание взрослого – да еще и обладающего правом носить оружие! – мужчины. Но, с другой стороны, он ощущал себя вполне достойным этой лести, а потому посчитал милиционера очень умным субъектом, что было весьма недурно для потенциального партнера. В общем, совсем подфартило.

– Твоих предков дом? – спросил милиционер, когда они достигли цели.

– Да.

– Это не годится. Пора осваивать собственные территории.

– Сам знаю, – огрызнулся мальчик. – Это только на время. Да деньги и не залежатся, я собираюсь их быстро пустить в оборот.

– Сначала мы пустим эту машину в далекое плавание.

И они разгрузили деньги и утопили машину в реке. За триста километров от дома.

– Тебя будут искать, – предостерег мальчика милиционер.

– Меня не найдут, – пообещал тот. – А если найдут…

Милиционер не дал ему договорить и сам закончил фразу:

– Тебя все равно не найдут.

Стоит ли рисковать, оставляя такого серьезного свидетеля?

Его вымуштрованная, как сука охотничьих кровей, интуиция подсказывала, что стоит.

– Почему ты хочешь убивать людей? – спросил он милиционера.

– Потому что я их ненавижу.

– Что они тебе сделали?

– Ничего.

Тут мальчик искренне удивился.

– Как ничего? Обычно за фасадом ненависти прячутся темные чуланы, доверху набитые всяким дерьмом, вроде издевательств над невинным дитятей, сигаретных ожогов или инцеста.

– Ничего такого не было. Я имел вполне спокойное детство.

– Тогда почему?

– Нипочему. Ненавижу. Всегда ненавидел. Они мелочны. Глупы. Безвольны. Подлы. Эгоистичны.

Мальчик снова улыбнулся.

– Иных набор перечисленных качеств тянет заниматься облагораживанием людской природы.

– Меня тянет ее уничтожать.

– А может, проще умереть самому?

– Я думал об этом. Наверное, еще не готов. Еще жду чего-то.

– Ну ты если надумаешь, всегда обращайся.

Милиционер посмотрел на него пристально, так и не изменив выражение лица.

– Это я в том смысле, – пояснил мальчик, – что могу помочь умереть.

– Я понял.

– Но пока можем разыграть что-то поинтереснее.